«Князь Игорь»: миссия выполнима

3 января 2011 года
Екатерина Климович

Александр Бородин сочинял оперу «Князь Игорь» 18 лет, но она так и не была завершена. После смерти Бородина А.Глазунов по памяти восстановил увертюру и на основе авторских эскизов дописал недостающие эпизоды оперы, а Н.Римский-Корсаков инструментировал большую ее часть. Опера, созданная на сюжет «Слова о полку Игореве», считается воплощением «русскости» в музыкальном искусстве. В 2010 году — в год 120-летия премьеры в Мариинском театре — «Князь Игорь» снова вошел в репертуар Башкирского государственного театра оперы и балета (прошлые постановки относятся к 1951, 1966 и 1989 годам).

Масштабной премьерой 8 и 9 декабря открылся XIII Фестиваль «Шаляпинские вечера в Уфе», прошедший в этом году с большим размахом: партию Иоланты в одноименной опере исполнила дипломант Фестиваля «Золотая маска» Ирина Крикунова, партию Алеко в опере «Алеко» — лауреат Государственной премии СССР Сергей Лейферкус, для оперы «Риголетто» был приглашен солист московского театра «Новая опера» Анджей Белецкий, «Аиду» украсили солисты Мариинского театра Анна Маркарова и Август Амонов, партии хана Кончака в спектакле «Князь Игорь» и Мефистофеля в опере «Фауст» взял на себя всемирно знаменитый бас и министр культуры РБ Аскар Абдразаков, а в итоговом гала-концерте ко всем приглашенным звездам присоединилась еще одна звезда мирового уровня — Ильдар Абдразаков.

На счету режиссера новой постановки БГТОиБ Георгия Исаакяна — уже четыре «Князя Игоря» в разных театрах. Он стал известен как художественный руководитель Пермского академического театра оперы и балета (1991–2000), в 2009-м стал лауреатом Всероссийской театральной премии «Золотая маска» в номинации «Лучшая режиссерская работа» за оперу Монтеверди «Орфей». Среди других его работ — «Дягилевские сезоны: Пермь — Петербург — Париж» (2003–2009) и опера «Один день Ивана Денисовича» на музыку современного петербургского композитора Александра Чайковского.

Георгий Исаакян — лауреат Государственной премии России и Премии имени Федора Волкова. За оформление оперы «Князь Игорь» взялся художник Эрнст Гейдебрехт: он с 1990 года проживает в Германии, но работал над оперой «Орфей» совместно с Георгием Исаакяном — и тоже получил «Золотую маску». Не менее знаменит и музыкальный руководитель нашей новой премьеры — главный дирижер Национального симфонического оркестра Республики Беларусь Александр Анисимов.

— «Князь Игорь» — крепкий орешек для любого театра, — высказал свое мнение Георгий Исаакян. — Во-первых, Бородин не закончил свое великое произведение — у него нет ясного финала, и для любого постановщика это огромный вопрос. Для трех премьерных спектаклей в Мариинском театре мы сочинили три разных финала. Во-вторых, гигантские четырех- и пятиактные полотна, привычные зрителю XIX века, сегодня уже не приветствуются. А театр — все-таки не музей, он должен вступать в диалог со своим зрителем. Князь Игорь появляется в прологе, чтобы затем исчезнуть практически на всю оперу… Чтобы зрители могли проследить за каждой из сюжетных линий, мы создали новую редакцию, расчленили половецкий акт. (Получилось, что I акт повествует о любви Кончаковны к Владимиру Игоревичу, во втором рассказывается о вольностях Князя Галицкого в покинутом Игорем Путивле, в третьем — Игорь думает о побеге, хан Кончак развлекает его половецкими плясками — Прим. авт.) В классической компоновке после сцены «Половецкие пляски» делается антракт — и зритель уходит домой счастливый, думая, что это конец; плач Ярославны происходит при полупустом зале. Поэтому в нашей версии мы сразу окунаемся в финал — Плач и возвращение Игоря. Для этого IV акт пришлось сократить. Кстати о соотношении классики и новаторства: в 1909 году в Париже, когда Михаил Фокин ставил «Половецкие пляски», они были настоящим авангардом — ведь уже существовала версия Льва Иванова. На премьере в театре Шатле публика вскакивала с мест — людям казалось, что на сцену нахлынули половецкие орды и сейчас в них полетят стрелы… А теперь это стопроцентная классика. Может быть, и то, что делается сейчас, через 10 лет станет классикой.

— Две недели назад в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко состоялась премьера оперы Верди «Сила судьбы» в вашей постановке…

— Внешне эти два спектакля совершенно разные, но их объединяет одно — уважение к музыке. Мне кажется, что современных оперных режиссеров преследует одна большая беда: опера научилась притворяться современной, но при этом она совершенно пускает побоку музыку. Она становится чем-то вроде звуковой дорожки к кинофильму. К сожалению, у этого явления есть множество пропагандистов. Но жанр мстит — что и происходило многократно на моих глазах.

— В какой момент произошел ваш окончательный выбор профессии?

— Я часто думаю, что, может быть, я лучше был бы музыкантом — я учился музыке 12 лет, играл на скрипке — или врачом… Но трагичность нашей жизни в том, что, делая выбор, мы отсекаем все остальные возможности. Хотя никакого моментального прозрения у меня, конечно, не было — это счастливые люди, которые просыпаются однажды утром и понимают, что они рождены быть, например, уборщиками снега. С другой стороны, я профессию свою очень люблю и считаю ее во многом миссионерской — хотя современный мир все пытается запихнуть нас в сферу услуг. На самом деле мы помогаем вам всем сохранять культурную идентичность. Человек отличается от животных не тем, что ездит на машине и зарабатывает деньги, а тем, что создает культуру.

— Прошлые ваши спектакли — хотя они и были неплохими — «Золотой маски» не получили. Что-то изменилось в вас — или в «Маске»?

— Это «Маска» доросла до нас, — пошутил Георгий Исаакян. — На самом деле мания «Золотой маски» — вещь очень опасная, особенно для провинциальных театров. Если московские театры живут в достаточно агрессивной среде, и самые хамские статьи никого там не испугают, то для провинциального театра выезд и получение негативной оценки своей работы становится драмой, которая часто даже приводит к каким-то кадровым решениям — «Вот, вы уронили престиж региона»… Это абсолютная глупость, потому что театр — это живой процесс, и критики — тоже живые люди. Этот конкурс создал такое понятие, как «масочный спектакль» — и я с первых тактов вижу, попадает постановка в этот стандарт или нет. В чем-то он имеет смысл, в чем-то — нет. Мы никогда не делали спектакли с тем, чтобы получить награду. Мы делали спектакли, чтобы получить реакцию публики и чтобы нам было не стыдно.

Жители Путивля в «прологе», половчанки-подружки Кончаковны, загулявшая толпа на пиршестве у князя Галицкого и обиженные девушки, и делегация бояр, пришедшая к княгине, — роль хора в опере «Князь Игорь» очень велика. Да и другие оперы без него не обойдутся.

— На этой премьере я в первый раз в жизни пела соло, — рассказывает артистка хора БГТОиБ Гульсум Ризванова. — Солистка заболела, и мне доверили небольшую партию няни княгини Ярославны: это партия для меццо-сопрано, и дирижер выбрал меня.

Изучать музыку Гульсум начала в стерлитамакской музыкальной школе № 1. На занятиях с педагогом Евгенией Беляевой она полюбила мощное и стройное звучание хора: когда приходилось петь сольно, сильно волновалась. Потом закончила Институт культуры в Самаре, недолго поработала методистом по хору, затем — в капелле филармонии.

— Последние репетиции оперы «Князь Игорь» шли 10 дней подряд, с утра до вечера, — продолжает артистка. — Старожилы говорят, что раньше премьеры готовили гораздо дольше — по полгода, а то и по году. Для сцены «Половецкие пляски» мы сначала долго искали нужную точку: пели с балкона, из боковых лож — но оптимальным вариантом оказалась галерка. А балет в это время репетировал отдельно — под фонограмму. Затем мы объединились.

— И слушать, и петь такую музыку — огромное удовольствие…

— Возникает ощущение чего-то грандиозного и вместе с тем истинно народного — именно это и называется «русским духом». Даже от «Плясок», хоть они и стилизованы под Восток — ведь в плену у половцев было много русских. Поешь — и душа раскрывается!

— А другие оперы?

— В опере «Иоланта» Чайковского от музыки как будто идет свет, особенно в конце. Но я особенно люблю «Алеко» — это раннее сочинение Рахманинова, очень романтическое и отлично поставленное режиссером Иркином Габитовым. И мы, и солисты там ощущаем себя настоящими цыганами. Сергей Лейферкус — Алеко — певец уже немолодой, но голос у него — молодой и звонкий. В опере «Фауст» задумано так, как будто мы — только пешки в руках высших сил. Это тоже романтизм, но XIX век — совсем другая оркестровка. Там, конечно, всех заводил Аскар Абдразаков — исключительный Мефистофель! В «Риголетто» мы только танцуем вначале, я там не участвую. «Аида» Верди — признанный эталон оперы, в ней сногсшибательные хоры! Музыка кажется сложной, но поется очень легко. У солистки Мариинского театра Анны Маркаровой, которая была Аидой, необыкновенный голос: объемный, как стереофония, с густыми нижними нотами — говорят, еще недавно она пела меццо-сопрано, и верхние красивые! И наша Лариса Ахметова — Амнерис — ни в чем ей не уступала, и Август Амонов — великолепный тенор. Я часто думаю, что хоть зарплата и небольшая, я выбрала себе работу по душе. Когда поешь или слушаешь, как солисты поют — бывает, прямо мурашки бегут от удовольствия!

Екатерина Климович,
журнал «Уфа» № 1 за 2011 год

Партнеры